Королевы Иннис Лира  - Тесса Греттон

Брона посоветовала Элии укрепить свои силы здесь, на юге, и Кайо согласился, как только он смог снова говорить, после двух лихорадочных дней, когда Брона суетилась и волновалась, что инфекция отнимет второй его глаз. Худшее позади, и он снова видит, пусть смутно и неполно. Аифа все еще настаивала, что Элия должна была поселиться в Летней резиденции, потому что это было бы мощным заявлением. Элия слушала их, но ей хотелось бы услышать и мнение деревьев.

Элия обещала выбрать свой дальнейший путь, когда Звезда Первых Птиц проснется в сумерках, в самом сердце Трона. Это будет в течение двух ночей. Затем Кайо мог послать гонцов к графам Бракоху и Росруа, графу Гленнадоеру, к вассалам, находящимся в Летней резиденции, с вестью, что Элия находится в Иннис Лире, а король умер.

Она была совершенно уверена, что сначала отправится в замок Эрригал, как и обещала Бану, в надежде, что он тоже сдержит свое обещание и приведет сестер Элии к ней.

Им нужно было поговорить друг с другом, особенно теперь, когда их отец умер. Элия поверила Кайо, когда тот настоял, чтобы она не ходила к Гэле, потому что тогда бы Элия выглядела как просительница, которая соглашается с губительными притязаниями ее старшей сестры на корону. Нет, Элия должна была созвать сестер, поскольку для нее это было единственным способом установить власть в их опасном треугольнике. Или надеяться повлиять на Риган от лица колодцев и корней.

Если бы только остров дал ей совет… Возможно, тогда Элия не чувствовала бы себя так одиноко и неуверенно, однако с тех пор, как умер ее отец, голоса ветра и деревьев были не чем иным, как порывом воздуха, шипением горя и боли, и звезды тоже казались тусклыми. Они прятались за скорбные облака.

Брона сказала, что остров не так плохо реагировал на смерть последнего короля, как сейчас. Она была всего лишь девочкой, но помнила. Тогда были дождь и бури, но все равно ничто не сравнится с невероятным порывом ветра, сопровождавшим момент последнего вздоха Лира. И Брона не могла вспомнить столь ужасное молчание.

Наконец сегодня вечером остров позвал девушку:

«Элия».

Она пошла быстрее, поворачивая через спокойный, темный лес в том направлении, куда ее поманили.

Брона тоже догадывалась. Скоро остров покажет тебе, что такое быть королевой, если прислушаешься. Есть птица жатвы, которая пролетает через все мои святые кости, в направлении звездного святого. Вот где будущее освящено прошлым, Элия. И жизнь, и смерть не что иное, как различные формы луны. Ты будешь слушать, и остров узнает тебя.

Под ее ногами хрустели сухие осенние листья, и Элия могла все видеть перед собой: слои серых и серебряных оттенков, темно-пурпурных и красных вспышек изумруда, когда в луче луны мелькнула ее фигура, сквозь ветер, раскачивающий деревья. Когда она наткнулась на ручей, струйка жидкого звездного света скользила и плакала вокруг камней и бурлящих маленьких озер, забрызгивая жаждущие корни, подрывшие берег.

«Элия».

Она обнаружила стену внезапной тьмы, поднимающуюся за живой изгородью из розовых лоз и ясеней.

Настоящая стена, построенная из очень старого гранита и известняка, голубая, как луна, и с кремовым отсветом. Черные лозы запутались и сплелись, словно дикие волосы, вдоль темных каменных стен, во многих местах сухие и сморщенные.

Это был первый звездный собор.

Лир приехал сюда десять лет назад, и принес с собой круглый камень – закрыть колодец. Он прикрыл их по всему острову и стал отрицать любую силу, кроме звезд.

Сердцебиение Элии замедлилось до минимума, как будто она подстроилась под ползущий темный ритм этого мира. Она обошла здание, вспоминая тот единственный раз, когда приехала сюда ребенком еще до смерти матери. Возможно, Элии было шесть или семь лет, когда они входили в большой собор. Далат держала руку младшей дочери Лира. Обе сестры Элии находились рядом с ней, а свита – позади. Самого Лира там не было, как помнила Элия, но большая часть ее воспоминаний была выцветшим завитком улыбок и ярко-голубого неба. Она помнила, что издавала радостные звуки, когда касалась краев медной чаши, наполовину заполненной водой, и читала стихотворение, начертанное на северной стене ее матерью, которая помогала девочке произносить слова.

Теперь Элия обнаружила, что двери для нее открыты, хотя и чуть-чуть. Как будто они были плотно закрыты, но что-то размером с оленя или меньше – толкнуло одну из створок, оставив мазок в форме полумесяца сквозь гнилые листья и кучу грязи с внешней стороны. Толстая древесина пахла плесенью, и девушка дотронулась до нее рукой, проводя нежными пальчиками по шероховатому углу и вниз, к железной ручке. Пятна лишайника украшали и металл, и дерево. Элия глубоко вдохнула влажный запах земли и проскользнула между тяжелыми дверьми.

Сквозь руины просачивался звездный свет. Собор никогда не имел крыши, но теперь эффект был скорее навязчивым, чем священным. Казалось, что это место заброшено гораздо дольше, чем десять лет назад: полвека или больше.

Скамейки и деревянные стулья раскололись и заросли не только мхом, но высокой и тонкой травой. Брошенные гнезда белок и голубей сгнили и рассыпались на куски в старых канделябрах и на узких полках, там, где когда-то стояли статуи земных святых и маленькие алтари. Теперь почти все было разбито и разбросано по полу. По южному проходу выросли виноградные лозы, и розы покрывали всю восточную стену. Ясень прорвался сквозь пол на западе и поднимался все выше и выше со своими шикарными ветвями в сторону ночного неба.

Там, в центре, стоял колодец.

Круглая гранитная крышка, которую Лир когда-то в неприязни развернул, треснула посередине, и огромные каменные половинки упали в разные стороны, как сломанные, утомленные крылья. Они прислонялись к самому колодцу, словно открыв ночи рот.

Из черных вод доносилась тихая, шепчущая песня, пахнущая гниением и весенними цветами.

Элия пробралась туда, не сводя глаз с каменного рта и приоткрыв собственный рот, чтобы почувствовать вкус воздуха.

Вода затемняла трещины между шероховатыми камнями колодца. Она коснулась пальцами сырости, а потом лизнула их.

Влажная, здоровая земля, металлическая и пьянящая.

«Элия».

– Я здесь. Элия из Лира, – сказала она, и ее голос эхом разнесся вокруг. – Я здесь, – повторила девушка на языке деревьев. – Я слушаю.

«Пей», – раздался голос колодца.

Элия перегнулась через край, вглядываясь в темноту. Она увидела далеко внизу обнаженное сияние, но не было ни веревки, ни ведра. Нет ковша, с помощью которого можно было дотянуться до мерцающей и манящей воды.

Тьма потянулась к ней, и Элия почувствовала, что падает вперед. Она медленно скользила вниз и вниз по каменному каналу к сердцу Иннис Лира. Корни ласкали ее, когда младшая дочь Лира падала, и мягкая подстилка из мха наконец поймала Элию, влажную и промокшую, восхитительно ярко-зеленую и пахнущую весной. Свет замигал вокруг, волны плескались о дальний берег, кристаллы в черной пещере, сверкающие и смеющиеся, как звезды, но сделанные из камня. Элия открыла рот, и мох приподнял ее, впуская в объятия корней, которые тянули и катили ее через скальную породу острова, через плодородные илистые поля и под простирающимися вересковыми пустошами. Деревья прошептали «Привет», черви вцепились в ее волосы, а щекочущие лапки насекомых поцеловали ее мимоходом. Она засмеялась, хотя земля давила на каждую ее клетку – даже на губы, язык и глаза.